Неточные совпадения
Сижу одна,
работаю,
И
муж и оба деверя
Уехали с утра...
Один низший сорт: пошлые, глупые и, главное, смешные люди, которые веруют в то, что одному
мужу надо жить с одною женой, с которою он обвенчан, что девушке надо быть невинною, женщине стыдливою, мужчине мужественным, воздержным и твердым, что надо воспитывать детей,
зарабатывать свой хлеб, платить долги, — и разные тому подобные глупости.
«
Муж умирает, ей нужен заместитель, который продолжал бы дело
мужа —
работать на нее».
Он вспомнил всё, что он видел нынче: и женщину с детьми без
мужа, посаженного в острог за порубку в его, Нехлюдовском, лесу, и ужасную Матрену, считавшую или, по крайней мере, говорившую, что женщины их состояния должны отдаваться в любовницы господам; вспомнил отношение ее к детям, приемы отвоза их в воспитательный дом, и этот несчастный, старческий, улыбающийся, умирающий от недокорма ребенок в скуфеечке; вспомнил эту беременную, слабую женщину, которую должны были заставить
работать на него за то, что она, измученная трудами, не усмотрела за своей голодной коровой.
Вера Павловна нежится; в своей комнате бывает она теперь только, когда
мужа нет дома или когда он
работает, — да нет, и когда
работает, она часто сидит у него в кабинете; когда заметит, что мешает, что работа требует полного внимания, тогда зачем же мешать?
Имение
мужа выгоднее, потому что там люди поголовно поверстаны в дворовые,
работают на барщине ежедневно, а она своих крестьян не успела в дворовые перечислить, предводитель попрепятствовал, пригрозил дело завести.
Друзья добились своего! Вера Ивановна Фирсанова стала Гонецкой. После свадьбы молодые, чтобы избежать визитов, уехали в «Средниково», где
муж ее совершенно очаровал тем, что предложил заняться ее делами и
работать вместе с ней.
— Если любит, так все отгадает, — зарешила дама. — Женихами же вы умеете отгадывать и предупреждать наши желания, а женитесь… Говорят: «у нее молодой
муж», — да что мне или другой из того, что у меня молодой
муж, когда для него все равно, счастлива я или несчастлива. Вы говорите, что вы
работаете для семьи, — это вздор; вы для себя
работаете, а чтобы предупредить какое-нибудь пустое желание жены, об этом вы никогда не заботитесь.
Дяди мои поместились в отдельной столовой, из которой, кроме двери в залу, был ход через общую, или проходную, комнату в большую столярную; прежде это была горница, в которой у покойного дедушки Зубина помещалась канцелярия, а теперь в ней жил и
работал столяр Михей,
муж нашей няньки Агафьи, очень сердитый и грубый человек.
Спустя некоторое время нашлась вечерняя работа в том самом правлении, где
работал ее
муж. По крайней мере, они были вместе по вечерам. Уходя на службу, она укладывала ребенка, и с помощью кухарки Авдотьи устраивалась так, чтобы он до прихода ее не был голоден. Жизнь потекла обычным порядком, вялая, серая, даже серее прежнего, потому что в своей квартире было голо и царствовала какая-то надрывающая сердце тишина.
Вот вы приехали сюда с
мужем, и все, которые здесь
работали, копошились, создавали что-то, должны были побросать свои дела и все лето заниматься только подагрой вашего
мужа и вами.
Юлинька. Да что проку в его работе-то? Вот мой
муж и немного
работает, а посмотри, как мы живем. Надобно правду сказать, Онисим Панфилыч для дому отличный человек, настоящий хозяин: чего, чего у нас нет, кабы ты посмотрела. И в какое короткое время! Откуда он только берет! А твой! Что это? Ведь срам смотреть, как вы живете.
Любовь и мужчина составляют главную суть ее жизни, и, быть может, в этом отношении
работает в ней философия бессознательного; изволь-ка убедить ее, что любовь есть только простая потребность, как пища и одежда, что мир вовсе не погибает от того, что
мужья и жены плохи, что можно быть развратником, обольстителем и в то же время гениальным и благородным человеком, и с другой стороны — можно отказываться от наслаждений любви и в то же время быть глупым, злым животным.
— Э, полно! Обыкновенная содержанка, развратная и пошлая. Послушай, Александр Давидыч, когда ты встречаешь простую бабу, которая не живет с
мужем, ничего не делает и только хи-хи да ха-ха, ты говоришь ей: ступай
работать. Почему же ты тут робеешь и боишься говорить правду? Потому только, что Надежда Федоровна живет на содержании не у матроса, а у чиновника?
— Куда? — уныло спрашивал Яков, видя, что его женщина становится всё более раздражительной, страшно много курит и дышит горькой гарью. Да и вообще все женщины в городе, а на фабрике — особенно, становились злее, ворчали, фыркали, жаловались на дороговизну жизни,
мужья их, посвистывая, требовали увеличения заработной платы, а
работали всё хуже; посёлок вечерами шумел и рычал по-новому громко и сердито.
Она улыбалась
мужу улыбкой, которую Пётр хотел бы видеть на лице своей жены. Наталья — образцовая жена, искусная хозяйка, она превосходно солила огурцы, мариновала грибы, варила варенья, прислуга в доме
работала с точностью колёсиков в механизме часов; Наталья неутомимо любила
мужа спокойной любовью, устоявшейся, как сливки. Она была бережлива.
— Успокойтесь, пожалуйста, ведь мы и без вас что-нибудь едим; женской прислуги я не взяла с собой, потому что люблю иногда
поработать, как кухарка. Гаврило Степаныч ворчит на меня за это, но, видите ли, мне необходимо готовить самой обед, потому что только я знаю, что любит
муж и как ему угодить, а полнейшее спокойствие для него теперь лучшее лекарство. — Переменив тон, она прибавила: — А пока он придет, вы, во-первых, сходите умыться прямо в речке, а потом я вас напою чаем; вот вам мыло и полотенце.
Обязанности идеальной жены, по «Домострою», состояли в том, чтобы все в доме «вымыть, и вытереть, и выскресть, и высушить, и положить в чистом месте»; чтобы «отай от
мужа не есть и не пить», во всем ссылаться, как велит
муж, «в беседах дурных и пересмешных и блудных речей не слушать и самой не беседовати о том»; «беречь остатки и обрезки», «смотреть за слугами, чтобы они
работали, не пили и не шатались».
Этот тревожный призыв неприятно взволновал Ипполита Сергеевича, нарушая его намерения и настроение. Он уже решил уехать на лето в деревню к одному из товарищей и
работать там, чтобы с честью приготовиться к лекциям, а теперь нужно ехать за тысячу с лишком вёрст от Петербурга и от места назначения, чтоб утешать женщину, потерявшую
мужа, с которым, судя по её же письмам, ей жилось не сладко.
— Вот, возьмите, — продолжал он, подавая Григорию беленькую бумажку, — это вам жалует барыня… Мирно у меня жить, дружно… Ты во всем слушайся
мужа своего…
работай… Ну — бог с вами, ступайте.
Муж Домны, являвшийся домой только по праздникам, неизвестно отчего оставил вдруг миткалевую фабрику, на которой
работал несколько лет сряду, и переселился с своим станом к жене на скотный двор.
К тому же бедная вдова, почти беспрестанно проливая слезы о смерти
мужа своего — ибо и крестьянки любить умеют! — день ото дня становилась слабее и совсем не могла
работать.
«Я к вам, — говорит, — Домна Платоновна, с просьбой: как бы мне денег
заработать, чтоб к
мужу ехать».
Простились соседи; ушел Василий, и долго его не было. Жена за него
работала, день и ночь не спала; извелась совсем, поджидаючи
мужа. На третий день проехала ревизия: паровоз, вагон багажный и два первого класса, а Василия все нет. На четвертый день увидел Семен его хозяйку: лицо от слез пухлое, глаза красные.
Она не думала, не рассуждала, но, вспоминая свою прежнюю жизнь в подвале, в тесном кругу забот о
муже и хозяйстве, невольно сравнивала прошлое с настоящим, и мрачные картины подвального существования постепенно отходили всё далее и далее от неё. Барачное начальство полюбило её за сметливость и уменье
работать, все относились к ней ласково, в ней видели человека, это было ново для неё, оживляло её…
Мирович. Потому что от себя я ничего не могу тебе уделить: мне назначают очень маленькое жалованье; но если ты надеешься на работу свою, так ты ошибаешься:
работать ты не можешь даже по здоровью твоему, и что тебе тогда останется?.. (С саркастической усмешкой.) Разве возвратиться опять к
мужу?
Груша (одна). Замужем-то жить трудно! Угождай
мужу, да еще какой навернется… Все они холостые-то хороши!.. Еще станет помыкать тобой. А девкам нам житье веселое, каждый день праздник, гуляй себе — не хочу! Хочешь —
работай, хочешь — песни пой!.. А приглянулся-то кто, разве за нами усмотришь. Хитрей девок народу нет. (Поет песню.)
Я от вас не скрою: я вас любила, и вас одних, одних на целом свете; вам я была бы преданною, покорною женой, и я преступница, я вышла за вас здесь замуж от живого
мужа; я надеялась, что вы сдержите ваши обещания, что вы будете здесь
работать и… я перенесла бы от вас все.
— Они сегодня с
мужем вместе пьянствовали в «Сербии». Не хватало им денег на коньяк, — пришел
муж, меня избил до полусмерти и все, все деньги отобрал, ни гроша в доме не оставил. А вы ведь знаете, какой он теперь больной, много ли и всего-то выработает!.. Чем же жить? Сколько раз я ему говорила, просила, — пусть позволит хоть что-нибудь делать, хоть где-нибудь
работать, все-таки же лучше, нет!
— А вот как у меня-то, — вяло продолжала Александра Михайловна, — живи, как крепостная, на все из чужих рук смотри.
Муж мой сам денег мало
зарабатывает; что
заработает, сейчас пропьет. Я его уж как просила, чтобы он мне позволил
работать, — нет! Хочет, чтоб я его хлеб ела.
Сначала она
работала «на пачках» на табачной фабрике, потом поступила фальцовщицей в ту же переплетную и брошюровочную мастерскую, где
работал ее покойный
муж.
В немногих словах, дельно и едко высказала Марья Орестовна свою «претензию». Она не скрывала постоянного пренебрежительного отношения к Евлампию Григорьевичу. Не желает она дольше
работать над его производством в генералы со звездой. Она хочет жить для себя. Ее план — уехать за границу, основаться сначала там, а позднее — где ей угодно в России, на средства, которых она, при всем своем уме, не позаботилась получить от
мужа заблаговременно из гордости.
— Вот если бы не было страданий у нее, если бы
муж ее хорошо
зарабатывал, не бил бы ее, холил… Была бы она, как эта вот хозяйка твоя, — жирная, заплывшая, со свиным взглядом.
Но цели мы преследовали разные: Ольга решила поступить на сцену, чтобы
заработать себе, как говорится, на хлеб; я же была вполне обеспечена, могла жить на средства
мужа, отца, но захотела собственным трудом поднять на ноги моего «принца».
— Мне нужно с вами посоветоваться, — сказала Надежда, останавливаясь. — Если Кузьминки продадут, то Сергей Сергеич поедет служить, и тогда наша жизнь должна измениться совершенно. Я не поеду с сестрой, мы расстанемся, потому что я не хочу быть бременем для ее семьи. Надо
работать. Я поступлю в Москве куда-нибудь, буду
зарабатывать, помогать сестре и ее
мужу. Вы поможете мне советом — не правда ли?
— Господи! — шепчу я. — Отче Николае Чудотворче, умоли за меня, грешницу, Творца нашего, да поможет Он мне! Не для радостей, не для удовольствия пришла я на сцену, а чтобы мальчика, ребенка моего, поднять на ноги,
работать наравне с
мужем и на свой труд воспитывать сына и, если еще возможно, создать себе хотя маленькое имя на поприще искусства, которое я обожаю… Ты видишь все. Сделай же, чтобы люди поняли и оценили меня…
«Театральный агент» ликовал — в театре Берга Симочка
зарабатывала хорошо и даже получала, с разрешения
мужа, подарки от поклонников.
Погоревав о потере
мужа, Агния Петровна поместила дочь ученицей в ту же мастерскую, в которой
работала сама, и стала жить на вдовьем положении в той же комнате на Петербургской стороне, в которой жила с
мужем и куда теперь ее милая девочка, как она называла свою дочь, приходила только по воскресным и праздничным дням.
Мужа она называла"Нитятко", как водится между некоторыми петербургскими дамами. С ним было ей вообще скучно… Он с утра до вечера
работал и кое-когда провожал ее на вечер, еще реже в театр. В жену свою он был упорно влюблен, к чему она оставалась равнодушна, хотя и пошла за него замуж под давлением этой страсти сухого, но доброго петербуржца, засидевшегося в холостяках. Его положение, репутация"отлично-умного", честнейшего человека по-своему щекотали ее тщеславие.
И
муж и жена
работали на заводе.
— Твой
муж еще
работает? — спросила она, подавляя дрожь голоса.
Прошло несколько дней, во время которых графиня усиленно
работала над письмом к
мужу, изорвав несколько десятков начатых, но неоконченных. Наконец, письмо было написано и одобрено триумвиратом.
— Я стара, но я сказала тебе, мой старый
муж томится в каменоломнях, я ем хлеб, который
зарабатываю себе моими руками, и мои сыновья и сыновья моих дочерей тоже трудятся — из них есть ткачи и канатчики, и кожевенники, и все они едва питались своими трудами, а христиане теперь завели у себя мастерские в особых огражденных местах, где они молятся, а другие их за это кормят, и они на даровом хлебе берут работу дешевле нашего…
Бедная Тения одна должна была заботиться о том, чтобы добывать деньги для пропитания себе,
мужу и двум своим детям Вирине и Витту, да еще старой бабке их Пуплии, которая в это время была уже немощна и не в силах была
работать, а только смотрела за внуками.
Солдатик, женившийся на проститутке всего чаще по инициативе начальства, желавшего доставить субъекта, нужного для предположенной княгинею «магдалининой свадьбы», подчинялся своему року и брал то, что ему на что-нибудь годилось; а жену, обвыкшую «есть курку с маслом и пить сладкое вино», сидя на офицерских коленях, пускал на все четыре стороны, из которых та и выбирала любую, то есть ту самую, с которой она была больше освоена и где она надеялась легче
заработать сумму, какую обещала платить
мужу, пустившему ее «по согласу».